Читать рассказ «Человек, который никогда не лгал»

Аннотация

Входит в сборник Истории "Черных вдовцов"

Когда Роджер Халстед появился на верхней ступеньке лестницы в день встречи клуба Черных Вдовцов (а встречались они раз в месяц, регулярно), за столом уже сидели юрисконсульт по вопросам патентов Авалон и писатель Рубин. Оба шумно приветствовали вошедшего.

Рубин сказал:

– Ты наконец дошел до той кондиции, когда можешь снова встречаться со своими друзьями, а? – Он побежал навстречу Халстеду, протягивая ему обе руки и широко улыбаясь, От этого его клокастая, спутанная борода встала торчком. – Ты где ж это пропадал? Почему не пришел на две встречи?

– Привет, Роджер, – произнес Джеффри Авалон, сияя улыбкой с высоты своего роста.

Халстед скинул пальто.

– Ну и холодина на улице! Генри, принеси‑ка…

Генри, единственный официант, которого допускали к себе Вдовцы, уже протягивал ему бокал:

– Рад видеть вас вновь, сэр.

Халстед взял бокал, благодарно кивнув головой.

– Кто сказал, что нельзя дважды войти в одну реку? А вы знаете, что я надумал?

– Решил бросить математику и начать честную жизнь? – спросил Рубин.

Халстед вздохнул:

– Преподавание математики в младших классах средней школы – это один из самых честных способов зарабатывать деньги. Потому‑то и платят за эту работу так мало.

– В таком случае, – произнес Авалон, слегка раскачивая бокалом из стороны в сторону, – труд свободного писателя – дело бесчестное, чистый рэкет?

– Ничего подобного! – запротестовал свободный писатель Рубин, мгновенно приходя в ярость.

– Так чем же ты надумал заняться, Роджер? – спросил Авалон.

– Я решил осуществить грандиозный проект, мечту всей моей жизни, – ответил Халстед. Над его бровями белым куполом вздымался крутой лоб без малейших следов волос, которые еще десять лет назад, возможно, обнаружить бы удалось. Впрочем, довольно густая растительность и сейчас покрывала его виски и затылок. – Итак, я собираюсь написать «Илиаду» и «Одиссею», но в форме лимериков. Каждой из сорока восьми глав этих двух книг будет соответствовать один стишок.

Авалон кивнул головой:

– И что, уже есть результаты?

– До сих пор я бился над песнью первой «Илиады». Вот что у меня вышло:

 

Агамемнон и храбрый Ахилл

Как‑то спорили что было сил.

Царь держал себя грубо.

Возмущенный сугубо,

С ним Ахилл этикет позабыл.

– Недурно, – сказал Авалон. – Даже очень недурно. Лимерик практически полностью передает суть и основное содержание песни. Правда, имя героя «Илиады» – Ахиллес, а не Ахилл. Точнее, даже…

– Такое произношение приведет к нарушению метра и рифмы в стихотворении, – возразил Халстед.

– Верно, – сказал Рубин. – Читатель наверняка решит, что две лишние буквы – опечатка, и ничего, помимо этого, из произведения не вынесет.

На лестнице возник запыхавшийся от быстрой ходьбы Марио Гонсало, профессиональный художник. На этой встрече ему предстояло быть хозяином.

– Кто‑нибудь еще пришел?

– Кроме нас, стариков, никого, – ответил Авалон.

– Тот человек, которого я пригласил, вот‑вот появится. Весьма любопытная личность. Он должен понравиться нашему Генри, ибо никогда в своей жизни не лгал.

Генри поднял одну бровь, доставая бокал для Марио.

– Только не надо уверять меня в том, что ты пригласил сюда дух самого Джорджа Вашингтона, – сказал Халстед.

– Роджер?! Очень приятно видеть тебя опять, Кстати! Джима Дрейка с нами сегодня не будет. Он вернул пригласительную карточку. Сообщил, что у него какое‑то семейное торжество и он должен там непременно присутствовать. А моего гостя зовут Сэнд, Джон Сэнд. Я знаю его довольно давно, хотя и не очень близко. Чокнутый парень. Помешан на скачках и всегда режет чистую правду. Я сам слышал, как он это делает. Кажется, его добродетели на этом и заканчиваются. – Гонсало моргнул.

Авалон согласно закивал головой:

– Да, это настоящая заслуга. Однако, когда становишься старше…

– Уверен, нынешнее наше заседание будет интересным, – быстро добавил Гонсало с ясной целью предотвратить очередное пространное рассуждение Авалона. – Я рассказал ему о нашем клубе, о том, что в последние два раза перед нами тоже стояли весьма непростые головоломки…

– Головоломки? – воскликнул Халстед с внезапно проснувшимся любопытством.

– Ты член клуба и занимаешь в нем далеко не последнее положение, поэтому имеешь право быть в курсе. Но пускай лучше Генри все тебе расскажет. В обоих случаях главной фигурой оказался именно он.

– Генри? – Халстед оглянулся через плечо, не скрывая легкого удивления. – Они и тебя вовлекли в свои идиотские игры?

– Уверяю вас, мистер Халстед, я сопротивлялся, – ответил Генри.

– Он сопротивлялся! – не выдержал Рубин. – Да Генри на прошлых двух заседаниях показал себя истинным Холмсом! Он…

– Важно другое, – сказал Авалон. – Ты, Марио, мог выболтать лишнее. Что ты рассказал о нас своему приятелю?

– Как понять твои слова – «мог выболтать лишнее»? Я не Мэнни Рубир, тебе это известно? Я осторожно намекнул Сэнду, что мы – как священники в исповедальне. Мы все как один, держимся вместе, когда речь идет о тайнах. А он заявил, что хочет прийти к нам, потому что попал в беду и с ума сходит от безвыходности положения. Я ответил, что он может поприсутствовать на ближайшей встрече Вдовцов, поскольку мне предстоит быть на ней хозяином и я вправе пригласить одного человека. Да вот он и сам!

По ступенькам поднимался статный мужчина с толстым шарфом, обмотанным вокруг шеи. Стройность его фигуры стала еще более очевидной, когда он снял пальто. Под шарфом оказался кроваво‑красного цвета галстук, который словно светился, бросая багряные отблески на худое, необычайно бледное лицо этого человека. На вид ему было лет тридцать.

– Джон Сэнд, – произнес Марио, манерно представляя незнакомца.

Ему однако, пришлось прерваться: на лестнице послышалась тяжелая поступь Томаса Трамбелла, специалиста по уголовному праву. Через секунду раздался его громкий возглас:

– Генри! Виски с содовой для человека при смерти!

– Том, – обратился к нему Рубин, – если бы ты не прилагал такое количество усилий, чтобы непременно опаздывать на каждое заседание, то ты наверняка пришел бы сегодня чуть раньше.

– Чем позже я прихожу, – парировал Трамбелл, – тем меньше я слышу твоих глупых замечаний. Ход твоих мыслей никогда не принимал такого направления?

Когда наконец гостю был представлен и Трамбелл, все уселись по своим местам.

Меню на этот раз было составлено крайне небрежно: первым блюдом подавались артишоки. Естественно, видя такое положение, Рубин тут же пустился в пространные изложения правил приготовления подобающего соуса. Когда же Трамбелл заметил брезгливо, что единственным верным способом обращения с артишоками было бы опустить их в мусорный жбан возможно большего объема, Рубин сказал:

– Это справедливо в том случае, когда они поданы без надлежащего соуса.

Сэнд ел без всякого аппетита и оставил нетронутым не меньше трети своего безукоризненного бифштекса. Халстед, который имел склонность к полноте, кидал на этот кусок алчные взгляды. Его собственная тарелка опустела самой первой. Обглоданная кость и немного жира – вот и все, что в ней осталось.

Сэнд, по‑видимому, заметил интерес Халстеда к недоеденному бифштексу и сказал:

– По правде говоря, я стараюсь не есть слишком много. Не позаботитесь ли вы о моем бифштексе?

– Кто? Я? Нет, премного благодарен, – угрюмо произнес Халстед.

Сэнд улыбнулся:

– Я могу быть с вами откровенным?

– Разумеется. Если вы внимательно слушали, о чем шла речь за этим столом, вы должны были заметить, что откровенность здесь в порядке вещей.

– Это хорошо. В любом случае я был бы с вами искренен, ибо правдивость – мой фетиш. Вы лжете, мистер Халстед. Конечно же, вы не прочь съесть остатки моего бифштекса и непременно бы так и поступили, будь вы уверены, что этого никто не заметит. Ведь так? Но общественные условности вынуждают вас лгать. Вам не хочется казаться жадным. Не хочется прослыть человеком, пренебрегающим элементарными нормами гигиены: на мясе, возможно, имеются частички слюны незнакомого вам человека.

Халстед нахмурился:

– Ну а если бы перед нами была обратная ситуация? Что тогда?

– То есть если бы на вашем месте был я?

– Да.

– Я не стал бы доедать ваш бифштекс исключительно из соображений чистоплотности, но и скрывать своих желаний тоже бы не стал. Едва ли не всякая ложь происходит от желания оградить себя от неприятностей: или же из страха перед общественными условностями. Я же полагаю, что ложь вряд ли может быть действенной формой защиты, А общественные установки меня не интересуют вовсе.

– Ложь, – вмешался Рубин, – может оказаться очень эффективным средством обороны, если она носит принципиальный, глобальный характер. Беда заключается в том, что люди чаще всего прибегают к вранью по пустякам.

– Ты что, недавно «Майн кампф» перечитывал? – спросил Гонсало.

Понравился рассказ? Поделись с друзьями:

ЧИТАЙТЕ ДРУГИЕ РАССКАЗЫ: