Читать рассказ «Маятник»

Аннотация

Входит в сборник Ранний Азимов

Предисловие

"Маятник" - не первый мой рассказ, который был опубликован; он был третьим. Другие два, однако, не попали в Astounding Science Fiction, так что они как бы и не считаются. Этот же рассказ - первый, который у меня купил Джон Кэмпбелл, и с тех пор я стал самым молодым членом "стаи", которую он к тому времени вокруг себя собрал.

Хотя потом Джону Кэмпбеллу и случалось иметь дело с ещё более молодыми авторами, не думаю, что за всю свою карьеру он встречал новичка столь не от мира сего и столь наивного, как я. Похоже, это его забавляло: приятно иметь такую прекрасную возможность придать форму сырому материалу. Как бы то ни было, я всегда считал себя его любимчиком - на меня он тратил больше времени и сил, чем на кого-нибудь еще. Хочется думать, что это до сих пор заметно.

Я всегда гордился тем, что мой первый рассказ в Astounding появился в первом выпуске серии "Золотой век", хотя и ясно, что никакой связи тут нет. Если уж на то пошло, в блеске "Черного разрушителя" Ван Вогта, открывавшего выпуск, едва ли кто разглядел мою собственную слабенькую звездочку.

Рассказ

Когда я вошел в кабинет, Джон Харман сидел за своим столом, погруженный в глубокую задумчивость. Это стало уже привычным - видеть, как он неотрывно смотрит в окно на Гудзон, подперев голову рукой и нахмурившись. Мне такое дело не нравилось. Куда это годится: день за днем наш маленький боевой петушок выматывает себе душу, когда по справедливости весь мир должен бы им восхищаться и превозносить до небес. Я плюхнулся в кресло.

– Вы видели сегодняшнюю передовицу в "Кларион", босс?

Он обратил ко мне усталые покрасневшие глаза.

– Нет, не видел. Что там? Они снова призывают на мою голову отмщение Господне?
- голос Хармана был полон горького сарказма.

– Ну, теперь им этого мало, босс, - ответил я.
- Вы только послушайте:

"Завтра - день, когда Джон Харман совершит свою святотатственную попытку. Завтра этот человек, против воли и совести всего мира, бросит вызов Богу.

Разве открыта смертным дорога всюду, куда их манят тщеславие и необузданные желания? Есть вещи, навеки недоступные человеку, и среди них звезды. Подобно Еве, Харман жаждет запретного плода, и как праматерь человеческую, его ждет за это справедливое наказание.

Но говорить об этом мало. Ведь если мы позволим ему навлечь гнев Господа, это будет вина всего человечества, а не одного Хармана. Если мы позволим ему осуществить свои гнусные замыслы, мы станем пособниками преступления и отмщение Господне падет на всех нас.

Поэтому совершенно необходимо принять немедленные меры, чтобы воспрепятствовать полету так называемой ракеты. Правительство, отказываясь сделать это, провоцирует насилие. Если ракета не будет конфискована, а Харман арестован, возмущенные граждане могут взять дело в свои руки..."

Гнев буквально выбросил Хармана из кресла. Выхватив у меня газету, он скомкал её и швырнул в угол.

– Это же откровенный призыв к суду Линча!
- взревел он.
- Как будто этого, - он сунул мне в руки пять или шесть конвертов, - мало!

– Снова угрозы?

– Именно. Придется опять затребовать усиления полицейской охраны здания, а завтра, когда я отправлюсь за реку на полигон, будет нужен эскорт мотоциклистов.

Харман возбужденно забегал по комнате.

– Не знаю, что и делать, Клиффорд. Я отдал "Прометею" десять лет жизни, я работал, как раб, я потратил на него целое состояние, отказался от всех человеческих радостей - ради чего, спрашивается? Чтобы позволить кучке идиотов натравить на меня все общество? Чтобы даже моя жизнь оказалась в опасности?

– Вы опередили свое время, босс, - пожал я плечами. Фатализм, который Харман усмотрел в этом жесте, ещё больше распалил его гнев.

– Что значит "опередил свое время"? На дворе как-никак 1973 год. Человечество готово к космическим путешествиям уже полстолетия. Пятьдесят лет назад люди начали мечтать о дне, когда они смогут покинуть Землю и устремиться в глубины космоса. За полвека наука медленно и с трудом проложила дорогу к этой цели, и вот теперь... Теперь эта возможность у меня в руках, а вы говорите, что человечество ещё не готово!

– Двадцатые и тридцатые годы были временем анархии, упадка и слабости власти, не забывайте, - мягко произнес я.
- Нельзя считать критерием то, что говорилось тогда.

– Да знаю я, знаю. Вы хотите напомнить мне о первой мировой войне 1914 года и второй - 1940-го. Но это же древняя история - в них участвовали мой дед и мой отец. Зато в те годы наука процветала. Люди тогда не боялись мечтать и рисковать. Тогда не было ограничений ни в чем, что касалось науки и техники. Ни одна теория не объявлялась слишком радикальной для того, чтобы её разрабатывать дальше, ни одно открытие не признавалось чересчур революционным, чтобы сделать его всеобщим достоянием. А сегодня мир поражен гнилью, раз такая великая мечта, как космические путешествия, объявляется святотатственной.

Харман медленно опустил голову и отвернулся, чтобы я не увидел, как у него дрожат губы и наворачиваются слезы на глаза, но тут же решительно выпрямился:

– Но я им покажу! Я пойду до конца, и ни небеса, ни ад, не говоря уж о земных дураках, меня не остановят! Я слишком много в это дело вложил, чтобы теперь остановиться на полдороги.

– Не принимайте все так близко к сердцу, босс, - посоветовал я. Переживания не пойдут вам на пользу завтра, когда вы заберетесь в свою ракету. Шанс остаться в живых у вас и так сомнителен, а что же будет, если вы стартуете, измученный всеми этими Заботами и тревогами?

– Верно. Не стоит об этом больше думать. Где Шелтон?

– В Институте - готовит специальные фотографические пластинки для вас.

– Не слишком ли много у него уходит на это времени?

– Да нет, но знаете, босс, должен вам сказать, он мне в последнее время не нравится: что-то с ним не так.

– Ерунда! Он работает со мной уже два года, и мне не на что пожаловаться.

– Что ж поделаешь, - развел я руками, - не хотите меня слушать - дело ваше. Но только я однажды застал его за чтением одного из этих дрянных памфлетов Отиса Элдриджа. Ну, вы знаете: "Покайся, род людской, ибо близок суд. Грядет наказание за твои грехи. Кающиеся да спасутся" - и все в таком роде.

Харман фыркнул:

– Дешевый проповеднический треп. Похоже, мир никогда не повзрослеет достаточно, чтобы избавиться от таких типов - по крайней мере пока хватает дураков, на которых эта чушь действует. Но все-таки нельзя выносить приговор Шелтону только потому, что он такое читает. Я ведь и сам иногда почитываю памфлеты.

– По его словам, он случайно поднял книжонку, валявшуюся на полу, и стал читать "из праздного любопытства", да только мне кажется, я видел, как он вынимал её из портфеля. К тому же он ходит каждое воскресенье в церковь.

– Разве это преступление? В теперешние времена все туда ходят.

– Только не в церковь Евангелической Общины Двадцатого Века. Там же заправляет Элдридж.

Это наконец пробрало Хармана. Ясно, раньше он ничего такого про Шелтона не знал.

– Да, это уже серьезно, верно? Нужно за ним присматривать.

Но тут события стали развиваться с такой быстротой, что мы с боссом совсем забыли про Шелтона - а потом уже было поздно.

В тот день - накануне испытаний - дел уже особенных не оставалось, и я слонялся по своей комнате, пока мне на глаза не попался последний отчет Хармана Институту. В мои обязанности входила проверка всех данных, включенных в отчет, но, боюсь, работу я выполнял не очень тщательно. Сказать по правде, мне никак не удавалось сосредоточиться. Каждые пять минут мои мысли перескакивали на другое.

Странно, что вокруг перспективы космического полета поднялся такой шум. Когда Харман впервые объявил о готовящемся испытании "Прометея" около полугода назад, - в научных кругах это вызвало ликование. Конечно, ученые были осторожны в высказываниях и не скупились на оговорки, но всех охватил настоящий энтузиазм.

Но только массы посмотрели на все иначе. Вам, людям двадцать первого века, это может показаться странным, а вот нам, жившим в 1973 году, следовало такого ожидать. В те времена народ не был так уж прогрессивен. Религиозность росла год от года, и когда все церкви как одна выступили против ракеты Хармана, это решило дело.

Сначала, правда, недовольство выражалось только на церковных собраниях, и мы думали, что, может быть, оно заглохнет само собой. Но не тут-то было. Вопли церковников подхватили газеты, и протесты хлынули буквально как потоп. Бедняга Харман в считанные дни стал проклятием для всего мира. Тут-то его неприятности и начались.

Ему начали угрожать, письма с предсказаниями небесной кары приходили ежедневно. Ему стало небезопасно ходить по улицам. Десятки сект, ни к одной из которых он не принадлежал - Харман был одним из редких в наши времена вольнодумцев, - отлучили его и предали анафеме. И что хуже всего - Отис Элдридж и его Евангелическая Община стали подстрекать население.

Элдридж был странным типом - своего рода гением демагогии, которые появляются время от времени. Наделенный неистовым красноречием и запасом зажигательных лозунгов, он мог буквально загипнотизировать толпу. Десятки тысяч человек становились в его руках мягкой глиной, стоило ему только взять в руки микрофон. И вот уже четыре месяца он обрушивал громы и молнии на Хармана; четыре месяца на него изливался поток обличений. И четыре месяца ярость во всем мире нарастала.

Понравился рассказ? Поделись с друзьями:

ЧИТАЙТЕ ДРУГИЕ РАССКАЗЫ: